когда туда, откуда нет возврата,
истратив на билет в один конец
всю медь и никель, я уйду, когда набатом
пробьет и стихнет, замедляя стук сердец,
парома колокол... ты, звоном оглушенный,
рассветом ослепленный, на бегу
запнешься на росой посеребренной
дорожке парка - я в ответ на берегу
замру другом и облаков отечных
завесу сизую, очнувшись, отвести
не в силах, прошепчу: я не нарочно.
я подожду тебя. прости и отпусти.

холодно

серо-серебряной хмурью и мороком
спаяны море и небо, как оловом;
в небе, над морем голодным - бездомное,
ветром прозрачным несомое, сонное,
розовой накипью плавает облако:
словно живое, совсем невесомое.

пальцами волны свинцово-тяжелыми
тянутся к берегу - гладкие, голые;
тщетно впиваются в мокрый, нетронутый,
жадный песок - увлекает их волоком
в море, где души волнуют и головы
ветер и облако... холодно, холодно.

в нави

в тишине нави сумеречной, в паутине покоя,
где не слышно ни тиканья дней, ни годичного боя,
тень за тенью в пушистой пыли я коплю, слой за слоем
руки, лица, глаза, голоса порыжевших от зноя

да табачного дыма людей... и когда мне косою
извиняясь ухмылкой, изменит удача порою,
своевольная, помню - за черной придет полосою
полоса незапятнанная: если выстою - стою,

видно, прожитых лет; если не-, то своей чередою
лето осень заменит, зима ощетинится хвоей -
без меня. унывать не спешите: мы с оле-лукойе
на странице загнем уголок - там, где я молодою

остаюсь. к черту грусть, к черта бабушке все остальное!
будет утро, зальется румянцем рассвет, как в кино, и
солнце веки разлепит и дочестна землю отмоет
от чернил - только ветер лохматый закружит над морем

пепел слов
пепел снов
как пушистую серую пыль.